Единорог

По крыше машины барабанил мелкий дождь. На белом свете была то ли среда, то ли четверг, Николай точно не помнил. Дни недели давно напоминали ему старую гармонь, популярную, но заунывную и надоевшую мелодию на которой исполнял неизвестный ему гармонист. От этого дни то сжимались, то слегка растягивались, к вечеру пятницы проскакивал даже весёлый куплет. Правда, всего один. Зато по утрам субботы гармонь надрывно и громогласно исполняла чуть ли не вселенскую трагедию. Николай никогда не любил и не понимал игры на этом инструменте. Звуки казались ему нарочито визгливыми и отдавали фальшью. Может именно поэтому его жизнь и напоминала затянувшуюся мелодию таинственного гармониста.

Закурив очередную сигарету, он стал привычно думать о том, чем занять свой вечер. Вариантов было как куплетов в песнях приглушённо бубнившего радио – три, четыре. Ничего большего его фантазия не предлагала. Когда Николай начинал думать об этом углублённо и с некоторой натугой, то даже воздух в салоне, пропитанный дымом и влагой, начинал густеть и утяжеляться, забивая ум и лёгкие плотной и ватной пеленой.

- «Кризис, блять!» - горестно выдохнул он, раздраженно выщелкнул окурок в проезжавшую мимо «Газель» с оптимистичной надписью на тенте – «Мы везём, и Вам повезёт!». Затем до хруста рванул поворотник вправо и начал медленно выбираться из, тянущейся бесконечной железной змеёй, вечерней пробки на съезд с магистрали.

Что такое кризис Николай точно не знал, зато очень хорошо чувствовал. Тягостная однообразная работа без перспектив, отсутствие внятного хобби и сдобренный монотонным жужжанием телевизора картофельно-стылый семейный быт мало кого могут вдохновить. Дети выросли и разъехались, обзаведясь своими, как он подозревал, очень похожими на их семью, семьями. Отношения же с женой с годами стали всё больше напоминать программу «Международное обозрение». Там тоже без конца показывали протокольные встречи двух, не особо уважающих друг друга государств, которые вынуждены о чём-то своём договариваться, пряча глаза за сверкающими оправами дорогих очков и воровато пожимающими друг другу потные напряженные ладони. Вроде и не враги и не друзья и разбежаться никак. Повязаны своим общим преступным прошлым.

В общем и целом приливы и отливы моря жизни Николая с годами сменила лишь мелкая рябь. Само море обмелело и заилилось, а на горизонте неторопливо, но неизбежно сгущались тучи апатии и хронического бытового пьянства.

Впрочем, и отчаянной ситуация, в Николаевой голове, пока не становилась. Водились деньги, периодически высыпавшиеся в его заботливо подставленные руки, из складок аккуратно сложенного бизнеса. Деньги, в свою очередь, тащили за собой партизанские гулянки с хорошими напитками и закусками, а сдобренные страстными криками разнообразных Ленок, Маринок и прочих, перманентно появляющихся женщин, даже придавали всему действу пикантность и остроту. Пусть и временную.

Но счастья не было. Да что там счастье! Это эфемерное понятие и так многим знакомо из пошлых книг да постов молодых и самоуверенных барышень в соцсетях. Даже простая и конкретная радость уже давно не заглядывала к Коле на огонёк его души. Так, закатилась ярким солнышком за горизонт в серединные года, обещая вернуться с рассветом, да где-то за горизонтом и потерялась. Лежит себе, наверное, как новенькая монетка давно упавшая в пыльную щель за диваном. Никому уже не нужная и всеми забытая. Окисляется потихоньку.

Вот такие мысли маленькими курчавыми отарами бродили в голове Николая, когда последние окраинные дома в его городе сменились сначала проржавевшими гаражами, а затем и серыми некрашеными складами сотен строительных и, Бог его знает, еще каких фирм, облепивших тело города маленькими бетонными паразитами. Дорога петляла, ровный асфальт постепенно сменился ухабами. Промелькнули совсем уже разрушенные постройки, от которых остались только торчащие в серое небо остовы бетонных опор. Наевшиеся и опавшие блохи с брюха города-пса.

Николай давно не забирался так далеко. Может даже и никогда. А сегодня движимый то ли накопившейся усталостью, то ли спасающийся от ватной пелены безразличия, решил, как говорят, «слиться с природой». Формулировка пошлая до ужаса, но ничего другого ему в голову не приходило. В его жизни слово : «слиться» означало совсем другое. Так коммерсы и всякая мелкая гопота обозначали намерение исчезнуть, избежать проблем. Вот и он ехал, не то с природой сливаться, не то «сливался» из города , с его душащей беготнёй. Сам ещё не решил.

Проехав ещё немного остановился. Дорога почти потерялась среди разноцветья густой полевой растительности. Николай вышел из машины и огляделся. До хруста потянувшись, вдохнул пряную горечь мокрой травы и словно провалился взглядом в мягкую белёсую дымку , разлитую по полю. Словно маленькие белые облачка, оброненные на землю недавним дождём, вытягивались к небу в попытке вернуться домой. Выглядело это мило и Николаю даже стало, на какое то время, жалко себя.

Неспешно закурив и прокашлявшись он огляделся. Взгляд его, разрозненно блуждая в клубящемся, пахнущем и щебечущем разнообразии, уткнулся в тёмное пятно, возвышающееся чуть поодаль. Пятно шевелилось и неспешно двигалось.

- Что за нахер? – приглушённо спросил то ли пятно, то ли сам себя Николай.

Сердце предупредительно ёкнуло, однако после короткой и ожесточённо борьбы, уступило любопытству, и ноги сами понесли его в сторону загадочной аномалии.

- Бурёнка что ли заплутала? – предположил он.

Будучи закоренелым горожанином, коров он видел исключительно по телевизору, когда тыкая в кнопки пульта, случайно наскакивал на очередной победоносный отчёт о рекордных удоях. В этих передачах коровы напоминали военнопленных, покорно ждущих своей участи в маленьких зарешёченных концлагерях, и обречённо взирающих косящим глазом в видеокамеру. Бурёнок в естественных условиях он не встречал.

Подойдя ближе, Николай остановился и закрыл глаза. Потом энергично потряс головой. Затем отвесил себе несколько звонких оплеух, до пылания щёк и звона в ушах. Затем снова закрыл и открыл глаза. Картинка не изменилась.

Это была не корова. Перед ним стоял конь. Нормальный, здоровый молодой конь, насколько было видно, мужского рода. Коричневый. Классического, можно сказать, цвета. Чистый и ухоженный, с аккуратно расчёсанной гривой. И с длинным веретенообразным рогом, растущим прямо посередине конского лба.

- Думал в оконцовке будет белочка или тараканы какие, а тут коняшка. – с тоской подумал Николай.

- И ведь не пил особо, конец квартала всё-таки….. Вот за что мне ещё и ума потеря а?

Конь глубоко понимающе вздохнул и нетерпеливо переступил копытами.

И тут в голове у Николая щёлкнуло. Словно взорвалась в голове небольшая, но яркая праздничная петарда, озарившая то, что было спрятано в темноте, и оттого недосягаемое вдруг стало понятно и доступно. Пазл сложился!

- Единорог бля!!!!! – радостно завопил он, и память услужливо все детские и взрослые воспоминания об этом волшебном существе. О том, что Единорог как раз является проводником в волшебный и сказочный мир, где нет ни скуки, ни пустоты, ни печалей. И вся его прошлая муторная жизнь показалась теперь лишь предстартовой площадкой перед самым невероятным путешествием в жизни. Все тяготы и мытарства теперь выглядели лишь испытаниями для героя, который с честью их выдержал. И вот он – его персональный Единорог стоит и бьёт копытом. Стоит ему только запрыгнуть на спину, обнять эту жилистую шею и, слегка сжав ногами бока, умчаться в пламенеющий закат от всего этого, вспарывая ненавистную картонную реальность красивым витым рогом.

Три часа Николай пытался взобраться на Единорога. От природы неспортивный и грузноватый, он и со стременами то попотел бы. А Единорог оказался девственно чист и лишён, каких бы то ни было следов цивилизации и главенства человека в мире. Не имел он ни узды, ни седла, ни стремени. Был горд и статен и, в отличии от верблюдов в Египте, передние ноги не подламывал. Николай, к исходу трёх часов, упавший, наверное, пару сотен раз, пока не сдавался. Тяжело дыша, с красными глазами и фантастически грязный, он раз за разом штурмовал эту, внезапно появившуюся, цитадель мечты. Единорог не возражал. Стоял, помахивая хвостом, с любопытством поглядывал на грязного начинающего альпиниста, но попыток помочь не делал. Николай же себе напоминал героев одной давно увиденной драмы. В ней люди попрыгали купаться с яхты в открытом море, забыв опустить трап в воду, да так и погибли, в метре высоты от такой близкой и такой недосягаемой теперь лодки. После очередного падения, окончательно обессилев, Николай, пролежав немного лицом в холодной мокрой траве, со стоном перевернулся на спину. Тело замёрзло и отчаянно болело. Очень хотелось курить, тёплого ужина и чего-то спокойного вроде программы «Время» и прохладной водки. Небо уже потемнело и усыпалось мелкими, жёлтыми звёздами, украсившись огромным багровым глазом луны посередине. Единорог снизу смотрелся как Эверест – невероятно красивый и совершенно недосягаемый. Он стоял неподвижно, упираясь сверкающим в лунном свете рогом прямо в Полярную звезду. Николай поднялся и пошатываясь пошёл в сторону своей брошенной машины. По пути ни разу не обернулся.

Всю обратную дорогу с его лица не сходила лёгкая блуждающая улыбка. То ли уверовал, что провидению на него не наплевать, и он особенный, а то ли просто вспомнил, что-то приятное.