Тоннель в начале света

Тьма вокруг. Будто висишь в пустоте. И такая же тьма в голове. Ничего не помню. Нет, знаю – я умер. И никаких эмоций. Пустота.

Я протянул руку, и пальцы скользнули по холодной и сырой поверхности. И тут же в стороны разбежались синеватые всполохи света, озарив каменную стену. Но, внезапно преграда дрогнула и с глухим рокотом отползла, открывая ещё более темный проход, а лицо облизал ветерок, пропитанный запахом плесени.

Нужно идти. Словно тихий голос, звучащий в голове манил меня к себе в пещеру. И я шагнул вперёд. Стена позади, пришла в движение, становясь на место. Я сделал ещё шаг и под босыми ногами зашуршал гравий. Звуки понеслись, отражаясь от стен, переливаясь вкрадчивым шёпотом, и неожиданно рассыпались белыми искрами, прогоняя темноту. Я стоял в тоннеле, а где-то вдалеке тускло мерцала звезда. Шёпот стих, и мрак вновь стал обволакивать меня. Но, уже зная как с ним бороться, я с силой топнул по камням, так что застонало эхо и вспышками света понеслось гонять темноту. А я, прихрамывая, побрёл следом навстречу звезде.

Огонёк приближался быстрее, чем я ожидал. Он покачивался из стороны в сторону, словно летающий светлячок. Это была свеча. Она осветила неровный свод тоннеля и лицо человека, плывущее рядом. В призрачном свете оно казалось страшным, изрытое морщинами и искажённое пляшущими тенями. Но страха не было, будто с памятью я потерял и это чувство.

Человек подошёл совсем близко, и я увидел, что это старик, древний, сгорбленный в серой грубой накидке. Внезапно он сунул свечу мне в руки и, согнувшись пополам, зашёлся в кашле.

- Проклятая сырость, – прокаркал сквозь кашель старик. – Извела, проклятая.

Он отдышался и забрал свечу обратно.

- Ну, что, мил человек, с прибытием! – приветливо улыбнувшись беззубым ртом, сказал старик. - Чего шумишь-то?

Я пожал плечами.

- Да ладно тебе. Не смущайся. Я, бывало, от скуки такое светопреставление тут устрою. Ну, чего молчишь-то? Неужто, спросить ни о чём не хочешь? – Старик придвинулся ближе, сунув мне свечу под самый нос. - По глазам вижу, что хочешь. И все хотят – потому, как памяти ни у кого нету.

- Скажи, старик, я умер? – спросил я, не особо нуждаясь в ответе.

- Ха! Само собой – помер.

Старик, порывшись, достал из складок одежды гвоздь и, подойдя к стене, которая была вся испещрена царапинами, накарябал ещё одну.

- Не смотри так, мил человек. Это я так, от скуки помечаю. Вот на этой стене – кто сначала вопрошает “Я умер?”, а на той – “ Где я?” Вишь - скока вас приходило.

- Ну, и где я?

- Где, где. – Старик махнул по кругу свечой, едва не загасив её. – В тоннеле. Сам-то как думаешь? Там за дверью, откуда ты пришёл, осталась жизнь твоя земная, ну, а нам вперёд, в темноту. Пошли что ли?

- Постой, старик. А кто я?

- Если ты не помнишь, то я - то откуда знаю. Я тут поставлен, чтобы души ваши беспамятные до места доводить.

- Души?

- Угу. Пойдём, мил человек, по дороге и поболтаем.

И старик, откашлявшись, побрёл в смоляную темноту тоннеля. Бледные всполохи света пульсировали под его ногами, и я поспешил следом, стараясь быть поближе к тёплому мерцанию свечи.

- Куда ведёт этот тоннель, старик? – Я начал слегка волноваться.

- Ты про ад с раем спрашиваешь что ли?

- Да? – ответил я после недолгого молчания.

- Вишь, как шутит создатель. Память забрал, а это воспоминание оставил. Лёгкая интрига. – Старик прокашлялся. - Всё там вместе, мил человек. И ад тебе, и рай - там же. Тебе куда надо-то?- старик, хитро щурясь, оглянулся, – Вот, ты, рай себе как представляешь? Небось - цветочки, сады, девы нагие, фрукты там разные и другие разносолы. Такой рай? Это всё телесные услады. А твои бренные останки там за стеной остались, со своими радостями и печалями, ну и памятью заодно. А для души рай - это покой. Если жил ты праведником и умер без сожаления – вот тогда твоя душа чистая, как лист бумаги, упокоится в раю.

Старик остановился и многозначно поднял кривой палец вверх.

- Ну, а если, скажем, обиду на кого затаил или прибили тебя, а ты перед кончиной о мести думал, то на душеньке твоей белоснежной появляется клякса – дело недоделанное. Вот, значит, а как до места дойдём, там и обождёшь своего обидчика, пока он не помрёт. Встретишь, как полагается, и поквитаешься. Отведёшь, как говориться, душу, очистишься.

- Я же не помню ничего.

- Всё вспомнишь, в конце дороги-то. А главное что? Измываться над своим оскорбителем можно по разному – тут тебе никто ограничений не даёт. Вот это и есть первая половина пути к райскому покою. Вторая хуже…. Что если ты кого при жизни обидел или, не дай бог, удавил кого, а то и двух. Тут уж не обижайся, мил человек, – кромсать они твою душу будут, как говориться, от души, пока не очистятся и не простят тебя. Ну, а после и ты дождёшься своей очереди – отомстишь, и вечный покой!

А праведников у нас мало бывает, каждый при жизни кому-нибудь дорогу перешёл. Вот и получается – сначала тебя мучают, потом ты и, только тогда душа успокаивается. Рай через ад – вона как у нас!

- А как я умер? Что меня ждёт?

- А почём я зная. Я человек маленький – ничего про вас не ведаю. Знаю вот, что выглядите вы сейчас не так, как при жизни. Вот ты стоишь передо мной сейчас – молодой, высокий, светловолосый, голубоглазый. А живой был, скажем, рыжий и хромой, или вообще – не мужик, а баба. Ведь душа – это суть твоя, корень. А теперь скинула ту одёжку, что в мире живом носила, и осталось то, каким ты себя видел.

Дорога окончилась тупиком. Огромный плоский камень, изрытый трещинами, преграждал путь.

- Всё, пришли, мил человек. Тут твой путь кончается. Прощаться не будем. А ты уж поторопись. Сейчас за камень зайдёшь, а я послушаю, в чём там тебя обвинять будут. Не серчай, но одна отрада для старика и осталась. Скучно тут, вот и подслушиваю. А, бывало, такое услышишь про недавних попутчиков, что думаешь, знал бы – удавил по дороге.

- Я не пойду. Я не хочу туда.

- Чего? Как не пойдёшь? Да нет, пойдёшь. Побежишь! Я ж здесь для того и поставлен проводником, чтобы до места доводить.

- Не хочу… я боюсь.

- А я помогу, – угрожающе проскрипел старик.

Он протянул руку в сторону и извлек откуда-то из темноты деревянную клюку с загнутым наконечником и с размаху ударил меня по колену. Я вскрикнул и упал на сырой пол. Эхо тревожно зашептало, разбрасывая световые вспышки. Старик ударил ещё раз, попав по спине. Боль вырвалась криком, но сопротивляться или бежать не было сил.

- Тут тебе не дома. Это там твоя душа мясом да жиром заросла, а тут она обнажённая – дальше не куда. Всё чувствует, как нерв воспалённый. – Старик ещё раз занёс над головой костыль.

- Всё! Хватит! Я пойду, убери палку.

- То-то. Я своим костыликом не одну сотню душ усмирил. – Он ловко подцепил мою ногу крюком на конце клюки, и поволок к двери. Тащил без особых усилий, одной рукой, бормоча себе под нос. – Ишь! Не хочет. Кто спросит-то.

Дверь – валун откатилась в сторону, и в глаза ударил яркий свет. Старик пнул меня ногой в сторону прохода.

- Ползи, мил человек, на встречу с создателем. Да не бойся! У тебя и грехов-то, может, и нету.

Я, не вставая, на карачках заполз в пятно света. Сразу стало легко и спокойно. Боль ушла, ушло и волнение. Да, сюда тянуло мою душу. Дверь закрылась, скрыв ухмыляющуюся рожу старика. И тут холодной волной накатила память. Я вспомнил всё!

- Встре-е-ечайте! – прогремел одновременно со всех стон голос, - Адольф Гитлер! Есть желающие излить свой праведный гнев?

И миллионы голосов ответили – ДА.