Чёрный Юмор.

У квартирной двери Витьку встречал кот. Огромный, пыльного окраса, с наглыми желтыми глазищами. У кота, вместе с хозяином - Колькой с первого этажа, была одна кличка на двоих: Сталкер.

В приполярном городке теплело редко, и кот обретался в подъезде, выходя из незакрытой квартиры, бросался под ноги в темноте, драл драгоценный дерматин с дверей и орал благим матом с лестницы, ведущей на крышу. Отец кота одобрял, звал серой скотиной. Витька боялся. И ненавидел. В мечтах он неоднократно прибивал ненавистную животину к Колькиной двери и вспарывал брюхо отцовским складным ножом.

Витькиного отца в городе знали. Незнакомые, страшного вида дядьки, подзывали: - не Доктора пацан? Поклон передавай. Имен не называли. Так и предавал. Витёк не боялся шнырять по районам, имя отца охраняло.

Но в тот день Витька испугался. У ПТУшников другие авторитеты. Или вовсе их нет. Хриплые голоса, хлёсткие угрозы, чужие руки, хватающие за карманы пальто. Струсил. Сбежал, оставив одного Юрку, лучшего друга у кинотеатра, забыв о билетах на «Фантомаса», слыша за спиной звуки начавшейся драки.

Юрка пришел в школу на следующий день, сверкая зашитой скулой и синяком от переносицы под два глаза. Не сказав ни слова, втиснулся в парту, раскидал тетрадки. Бросил мятые листки билетов поверху. Сказал печально: -возврату не подлежат…- и захохотал в голос.

Так ни разу и не говорили про тот вечер. Юрка простил.

Лифт мигнул лампами, завис в воздухе мягко и бесшумно. Цифра 14 в экранчике наползла на 13, изобразив несусветное 19 в здании из семнадцати этажей. Свет заволок серый туман. В глубине лифтового зеркала проступил силуэт. Дьявол, никаких сомнений, хоть и в маскараде профессора Преображенского. За спиной завывал нестройный хор. Пели «интернационал».

-не Вы ли, третьего дня, клялись продать душу за обладание полным пакетом акций Вашей компании, милейший?

Обращение сбивало с толку больше происходящего.

Действительно, на днях, он почти кричал эти слова. И, главное, верил сказанному.

Юрка проявился в конце девяностых. Вынеся из смутных времен архаичные понятия дружбы, втянул в свое новое предприятие. В команде отчаянных и смелых инженеров создавалось новое, безотказное стрелковое оружие. Прорыв. Виктору досталось продвижение. Коридоры Министерства Обороны, коридоры покороче, тучи надменных и растерянных лиц , кипы бумаг и бесконечные согласования. Годы улетали. Руки опускались. Система не впускала, увертывалась и юлила. Система не нуждалась в новациях.

Предложение внезапных партнеров, парней с замаскированным акцентом и тяжелым чемоданом на Витькином столе, прозвучало победной песней, обещанием далекого рая.

Виктор Олегович рвался согласиться. Юрка, патриот, не соглашался никак. Терпеть, ждать, пробиваться к заветному контракту было глупо и бесполезно. Но друг не хотел, не мог принять очевидного. Вот тогда и прозвучали слова.

А затем и еще одно, безыскусное, предложение. Виктор согласился сразу. «Специалист» застенчиво называл себя ликвидатором. Почти ровесник, с жестким взглядом и пугающей пластикой движений. Сегодня Игорь, отстраненно спокойный, поднимался в офис на семнадцатом этаже. Его, теперь только его, офис.

Дьявол кашлянул, будто смущенно. Вопрос висел в воздухе невидимым знаком. Игорь рванул в атаку: - Говорил, безусловно. Но думается, шутил. Как можно продать несуществующее? Юмор у меня такой! Черный!

Профессорские очки в зеркале взорвались, на голову наползла черная бескозырка, пулеметные очереди решетили двери лифта.

-ЧЁРНЫЙ?!!! - грохотал из зеркала голос матроса Железняка.

-ЧТО! ТЫ! ЗНАЕШЬ? О ЧЕРНОМ?

Рев наполнял уши, голова раскалывалась от мыслей и видений. Не он, Витька, дед его, боец штафбата, хохотал, выдавливая кровавые пузыри из простреленного лёгкого, орал, отхаркивая кровь: - Хрен вам, суки фашистские, подохну человеком! Не уркой, падлы! Искупил! Я советский! Слышите, псы? Советский!

Был Виктор Олегович в те секунды и отцом своим, улыбавшимся в молодое лицо матери: - вот так, милая, из-за двух писем коллегам своим, хирургам из Западной Германии, избавился от необходимости Ленинскую Премию отстаивать, и ближе к дому, в лагеря, вернулся. Был он им-же, Олегом Поляковым, рвущим зубами яремную вену врагу в тюремной драке. Он-же сшивал резаных лагерных урок, скаливших гнилые зубы в жутком смехе, сапожной иглой. На дратву. Выживали.

Грохот стих, из простреленных дверей сквозило. Воспоминания поблекли.

Доктор Павлов смотрел из зеркала задумчиво, из-за кресла выскочила дворняга, залаяла на погасшие лампы и, зажав в зубах миску, просочилась сквозь дырявые двери.

-И что ж теперь? Душу продать?

-что вы, уважаемый, - печально улыбнулся Дьявол. – душ, увы, с избытком. Безгрешные в Красной Книге, а грешные и за опохмел несут и за участие в Доме -2, складывать некуда. Но реагировать обязаны. Виктор выдохнул. Страх не уходил.

-Однако,- взгляд сменился прищуром вождя пролетариата, кепка в руке прочертила полукруг:- обязан я, батенька, дать Вам возможность. Изменить в Вашем прошлом, так сказать, эпизодик. Исполнить, что говорится, упущенное. В качестве извинения за вмешательство. Ну и в благодарность за обращение.

- Какой эпизодик?- растерянно проскрипел Виктор.

- А это уж Вам решать!- шепнуло светлеющее зеркало.

Лифт ожил, затянулись пулевые отверстия в стенах, зеркало отражало бледное лицо Виктора.

Память еще хранила слабеющий визг серого Сталкера, руки липли кровью, запах развороченных внутренностей и испражнений, ссыпаных на линялый коврик под Колькиной дверью, будоражил ноздри.

Цифры этажей задвигались. Мозг работал, высекая искры мыслей.

Пришло откуда-то воспоминание, фразочка, сказанная «ликвидатором» при прощании , которой не было в той, докотовой реальности. «Счастье всем даром. И пусть никто не уйдет обиженным!».

Заныло в висках, отмоталась пленка в памяти. Мать, обронившая в разговоре: - Колька, как кота хулиганы придушили, совсем взбесился. Сам в армию пошел, там и остался. Сейчас в каком-то секретном ведомстве, ловит особо опасных. Ну, ты понимаешь.

По экрану ползла цифра семнадцать. Горло выдавило сначала тихий, а затем и грохочущий смех.

-Сталкер! Ссука, сталкер!!!

Смех душил, выкручивал конечности, рвал грудь.

-ЧЁ-ОООРНЫЙ!- орал, задыхаясь, Витька.- ВОТ ОН, ЧЁРНЫЙ!!!

Двери кабины, достигшей верней точки, начали плавное движение в стороны.

Нереализованная душа Витьки плавно опускалась на темное дно лифтовой шахты.